Дочь за мать не отвечает?
За грехи родителей расплачиваются их дети.
Не знаю, кто сказал, но сказал хорошо
В первые рабочие дни после отпуска, несмотря на начало осени, в нашем регионе стояла удушающая жара. Природе было наплевать на придуманный людьми календарь и солнце продолжало безжалостно лить жгучие лучи, словно до сих пор на дворе стоял пик лета. Осень начинала чувствоваться только после захода, когда на окружающее спускались сумерки. Тогда воздух очень быстро остывал, да так, что утром уже становилось довольно свежо.
В тот день я решился выйти покурить. Как раз на город опустилось то самое время, когда дневная жара сменяется ночной прохладой. Именно об этой минуте я мечтал, начиная с обеда, когда казалось бы вот-вот, но нет же – безжалостный телефонный звонок требовал моего присутствия в приемном отделении. В большинстве своем это были случаи, при которых экстренная госпитализация требуется, как корове седло. Просто иные особо продуманные граждане, не желая отстаивать очередь травмпункте, тащились с детьми в приемный покой, благо, что идти – только за угол завернуть. Отчего-то до сих пор сохраняется стойкое убеждение, что стоит «самотеком» обратиться в приемник с плёвым диагнозом, то со всех сторон к хворому бросится целый консилиум и начнёт усердно пользовать почтившего своим визитом гражданина всякими зельями заморскими. При этом не обращая внимания на наличие действительно тяжёлых больных, ведь его растяжение или ушиб, несомненно, относится к смертельным травмам, а всякие ДТП, когда из сплющенной машины спасатели насилу выковыряли перемолотое тело пятилетнего малыша, или кома при тяжелом ушибе мозга у юного футболиста подождут. К тому же вечер мне принес сюрприз: «Скорая» внезапно доставила 16-летнюю девочкО, решившую покончить с собой, как потом выяснилось, из-за несчастной любви. История стандартная, правда, с неожиданным продолжением – судя по всему, попытка суицида должна была быть демонстративной, но малолетняя овца слегка переусердствовала в своих начинаниях, ей показалось, что крови маловато, ну она от большого ума и рубанула папиным сапожным ножом по локтевым сгибам. Хорошо так рубанула, от души. Левая рука держалась буквально на честном слове, а саму клиентку с почти нулевым давлением от массивной кровопотери пришлось долго и нудно вытаскивать в операционной с того света. По мне, так совершенно напрасно – не в коня корм.
Влив в неё литра с три крови, плазмы и прочих живительных эликсиров, наша доблестная бригада всё же не допустила свидания дуры с чертями, спровадила ее в ласковые объятия реаниматологов и я наконец-то нашел время выйти перекурить.
Я стоял на крыльце служебного входа, рассеянно втягивая табачный дым и любуясь сумеречным пейзажем. Стоял я как был – в синей хирургической робе с белым колпаком на нестриженой башке. Наслаждался выпавшим временем отдыха.
- Здравствуйте! – внезапно донеслось откуда-то из-за кустов, густо растущих возле служебного входа.
Я вздрогнул от неожиданности, повернулся в сторону голоса и увидел, как оттуда вылезает пожилой мужчина лет 60-65, а может, и больше. Не бомж, это явно, но видно, что человек не особо богатый – одет чисто и аккуратно, но рубашка, похоже, еще при советской власти была сшита. Опирался он на палку, стараясь беречь правую ногу.
- Здравствуйте, - ответил я.
- Скажите, вы в этой больнице работаете? – спросил старик.
- В этой, - ответил я, гадая, кто же это такой.
- А в каком отделении, если не секрет? – и он извиняюще улыбнулся.
- Не секрет, - улыбнулся я в ответ и ответил: а чего скрывать?
- Отлично! – оживился дед, - это-то мне и нужно!
- Простите? – скорчил я непонятливую физиономию – что именно вам нужно, не скажете?
- А вот у вас есть такая Иванова Мария Алексеевна (данные вымышленные – Э. Р.), она у вас вроде медсестрой работает.
- Да, вы правы, есть у нас такая, - и я вспомнил молодую медсестричку Машу, появившуюся у нас во время моего отпуска. Девчонка только-только из медколледжа, ничего в ней особенного нет. Ну молодая, симпатичная, опыт нулевой, знания и умения теоретические… что еще? Да вроде и ничего более, как и все новенькие, сам в свое время таким же был.
- Спасибо, это все, что я хотел узнать, - и старик, постукивая своей клюшкой, начал было удаляться по разбитой бетонной дорожке. Я обратил профессиональное внимание на его походку. У деда были явные проблемы с тазобедренным суставом, причём возникшие не вчера и, судя по всему, зашедшие весьма далеко.
- Постойте! – окликнул я его. – А вы кто? Может, ей что передать?
В сгущающейся полутьме я не видел его лица, которым он ко мне повернулся.
- Нет, ничего не говорите ей, она мне, м-м-м-м, не особо обрадуется. Это я так просто, для уточнения информации. – и его палка, удаляясь, застучала по бетону.
- Ну нет так нет, - пробормотал я ему вслед. Тем более, что сигарета заканчивалась, а меня ждала работа. Затянувшись напоследок, я бросил чинарик в бочку с застоявшейся водой, которая сохранилась еще с весеннего таяния, и открыл дверь. В тот же день я забыл об этом диалоге.
Это все присказка, а сказка, как ей водится, впереди.
С это самой медсестрой Машей мне выпало дежурить буквально позавчера. Я с утра обратил внимание, что она какая-то несобранная. У нее все валилось из рук, она путала бинты и салфетки, вместо требуемой истории болезни Петрова принесла историю Сидорова. Пару раз мне пришлось по-взрослому рявкнуть на нее, один раз даже обложил матом и пустил «вниз по матушке, по Волге». Девчонка все воспринимала необычайно тупо, не отреагировала даже тогда, когда я пригрозил докладной: «Машка, туды твою растуды, ты чего тормозишь, вот же уродила мама ягодку, ты на работе, а не в ночном клубе, ну-ка, врубай моторчик в попе, давай-давай, шустрее шевелись, ну чего ты как неживая… ах ты, мать твою, опять перепутала, ну сколько уже можно, ты ж меня под монастырь подведешь, все, утром пишу на тебя докладную, надоела ты мне, вали в сестринскую и не отсвечивай, глаза бы мои тебя не видели!». Это еще самое приличное из того, чем я, к ночи выведенный из терпения, поливал ее, иные выражения из соображений нравственности, вообще приводить нельзя. Машка на все это реагировала так, словно ее это не касается, все делала как в полусне. У меня даже мелькнула мысль, что она под дурью или в отходняке.
Я не любитель писать телеги на подчиненных, поэтому решил прежде всего поговорить и выяснить, какая муха ее укусила. Мне и до того один раз пришлось с ней дежурить и тогда все было нормально, летала по отделению, как птичка, все понимала с полуслова, бинт с клизмой не путала, а тут нате вам…
Когда, уже глухой ночью, все успокоились, я застал ее в закутке отделения возле пустующей в данный момент «тяжелой» палаты. Она стояла, упершись лбом в оконное стекло и даже в тусклом свете потолочных ламп было видно, как ее щеки блестят от слез.
Нежничать я, понятно, не стал, женские слёзы на меня с некоторых по не действуют.
- Мария! – резко, но вполголоса сказал я. – Потрудись объяснить твое сегодняшнее поведение. Что с тобой случилось и почему ты словно тормозной жидкости обпившаяся?
- Да так… семейные проблемы… - невнятно пробубнила она.
- Семейные проблем надо решать дома! – безжалостно продолжал я, - а здесь работа. Бери отпуск за свой счёт и решай их, а на работу с ними не суйся.
- Не-е-е, - тускло улыбнулась она сквозь жалостливую мину – теперь подумаешь, брать или не брать, тут как бы в дополнение еще две ставки брать не пришлось.
- Еще две ставки тебе никто не даст, это раз. Так будешь работать – и с одной выкинут, это два. А три – ну раз проблемы с финансами, поменяйся с кем-нибудь дежурствами, потом отработаешь. Но в таком состоянии являться на работу нельзя. Хорошо, что сейчас ничего не запорола, а ведь могла бы!
- Скажите, а тут можно сделать себе серую зарплату? – внезапно задала Маша глупейший вопрос. Я от неожиданности вытаращил глаза. – Ну чтобы по документам было мало, а в реальности как всегда?
Я в двух словах разъяснил, что это невозможно и почему невозможно. Заодно и поинтересовался, зачем ей это нужно. Думаю, неужели, столь юное создание успело нахватать долгов? Хотя, учитывая разгульный образ жизни современных ОЖП и их страсть тратить деньги на всякую х**ню, ничего удивительного.
Так что услышав от нее, что долги все же есть, я не особо удивился. У нее случился приступ откровенности, ей, видимо, смертельно надо было выговориться. По ее мнению, я неплохо подходил в качестве жилетки для слез. Но я, други, честное слово, чуть не хлобыстнулся на жопу, услышав, что это за долги. Это была задолженность по… алиментам.
- Как по алиментам? – буквально остолбенел я. Известно, что в нашей насквозь матриархальной стране заставить ОЖП выплачивать алименты – затея суть нереальная. Да и вроде Мария еще и родить-то не успела, по крайней мере я не слышал, чтобы у нее дети были, да и фигура нерожавшей. Становилось уже интересно.
- Вот так. Алименты на отца. – обречённо сказала она, следуя за мной в ординаторскую, где мы решили продолжить разговор.
Не стану вас, дорогой читатель, утомлять подробностями нашего диалога, а изложу рассказ Марии в вольном стиле.
Ее родители развелись, когда девочке было 8 лет. Причины развода банальные: пилбилнеуделялвниманиямалозарабатывал и прочее. Разумеется, Маша это рассказывала со слов матери, так как сама, по ее словам, ни разу не видела, чтобы отец на мать руку поднял. И тем более никогда не видела его пьяным, ну разве что выпившим. Но свято верила, что так и было, ведь так ей мать сказала. После развода (это было начало 2000-х) они с мамой скатились в неприкрытую нищету, лишь приходившие алименты от отца позволяли кое-как свести концы с концами.
- И что, мать больше ни с какими мужчинами не встречалась? – спросил я.
- Встречалась – прихлебывая предложенный мной чай, отвечала Мария. – Ну как… двое или трое было, жили у нас по полгода, а потом она их прогоняла. А чего там, такие же нищеброды, им все бы пиво сосать, ни для дома купить, ни мне, ни ей, ни на отдых свозить…
Не желая прерывать повествование, позволяющее скрасить время дежурства, я не стал задавать ядовитых вопросов вроде: а почему, собственно, посторонние мужчины должны тратиться на ништяки для РСП и ее приплода? Поэтому только нетерпеливо помотал головой, попросив продолжать рассказ.
…Шли годы. Мать запрещала видеться с отцом, хотя девочка прекрасно знала его адрес. Да она, судя по всему, и сама не рвалась – ей ведь ничего не мешало видеться с ним тайком от матери. С доходами у отца было неважно, цены росли, поэтому в один прекрасный момент отцовских денежек стало не хватать. Мать при этом прекрасно чувствовала себя на копеечной должности трамвайного кондуктора и не желала ее менять даже когда с деньгами совсем плохо стало. А может, просто не брали на другую работу. В кризис 2008-го года мужчина попал в аварию и потерял работу, а новой по выздоровлению не нашел. Разумеется, выплаты прекратились. Со слов Марии, ее мать подала в суд на твердую сумму, а потом, когда долги выросли, на отца завели уголовное дело и отправили в колонию-поселение.
- Н-да, некрасиво твоя мать поступила, что и говорить. – сказал я.
- Ну а что она сделала плохого, все по закону. Я в старших классах была, мне нужно хотя бы одеться, как-то выглядеть…
Я снова сдержал рвущийся с языка вопрос: а сама ты, дорогая, заработать на тряпки и штукатурку не могла? И тогда, и сейчас на улицах встречаются подростки-старшеклассники, раздающие буклеты, разносящие газеты, культивирующие клумбы. Так что могла, вполне могла. Пусть на на брендовое. Но предпочитала с молчаливого одобрения матери тянуть с обедневшего отца.
Когда Марии исполнилось 18 лет, выплаты прекратились. И тут вступила в силу 87-я статья СК, обязующая взрослых трудоспособных детей содержать своих родителей. Освободившийся к тому времени отец не преминул воспользоваться этой возможностью, тем более, что у него появилась вторая группа инвалидности по болезни тазобедренного сустава, приобретенной во время отбытия срока. Он, не теряя времени зря, шустро подал в суд на дочь, и решение суда было неумолимо. Теперь до самой смерти родителя Марии придется выплачивать по 25% с и без того крошечной зарплаты медсестры. Так же, как и он в свое время платил, возможно, из последних денег. Тот самый старик, с которым я разговаривал месяц назад у служебного входа, и был ее отец…
Что тут можно сказать? Откровенно говоря, дочь-то вовсе не виновата в сложившейся ситуации. Если судить по справедливости, за заваренную чёрт-те когда кашу должна отвечать ее мать, в свое время наплевавшая на все, кроме своих хотелок и блядства. И вот так получилось, что за грехи матери расплатилась дочь. Конечно, дочка та еще штучка и вовсе не выглядит невинной овечкой в этой истории, но ведь не сама же по себе она такой стала. Это все плоды бабьего воспитания.
Жаль только, что возмездие не настигнет настоящую виновницу. Вынесет ли Мария какой-нибудь урок из произошедшего?
Как вы думаете?
